ТВОРЕЦ ИНКАНЫ

Московский поезд опаздывал на два часа.

Мы стояли на перроне, а над неприветливым хмурым вокзалом собирались густые весенние грозовые тучи. И когда после долгой теплой, без морозов и снега, зимы сверкнула первая утренняя молния, когда порывистый ветер сбил мелкую послечернобыльскую пыль и покатил ее клубком вдоль пути, он, прикурив очередную кубинскую сигарету без фильтра, сказал: "Небо разгрохоталось на славу, а на дождик почему-то поскупилось".

Он - это, для многих и многих, Александр Тесленко, один из самых известных истинно украинских фантастов, автор многих концептуально самобытных, композиционно и сюжетно неожиданных повестей и рассказов. А для меня - еще и приятель, побратим по перу, единомышленник, эрудированный спорщик.

Ливня не было и не было, как и давно ожидаемого поезда, которым, по официальной договоренности, должны были приехать широкоизвестные футурологи, создатели утопий и антиутопий, конструкторы умозрительного будущего.

Вокзальная сутолока отравляла душу. Раздраженные пассажиры хрипло переговаривались, вызывающе сновали между сухими блестящими рельсами. Безнадежность. Неизвестность. Неприкаянность. И для отъезжающих, и для встречающих привычное течение жизни прервалось, что-то отменилось, расщепилось, перепуталось в пространстве и времени. После долгого молчания Александр Константинович, для многочисленных друзей - Сашко, молодой, энергичный, но уже седоватый, задумчиво обронил: "А у меня есть Инкана". И я, кажется, впервые отстраненно посмотрел на товарища, которого в течение многих лет неизменно ценил, о творчестве которого неоднократно писал (с дружеской поддержкой, даже восторженностью, но не без почтительных замечаний, чисто критических выпадов и, вероятно, субъективных придирок).

Сперва удивляло, затем привлекало, а позже, когда бескомпромиссно спорили о векторах развития земной цивилизации, уже подтверждало постоянство наших отношений: А.Тесленко никогда не обижался на колкости - еще упорнее работал, еще толерантнее относился к различным эскападам. Именно так, убежден, и должно быть среди тех, кто не злоупотребляет приязнью и не забывает об истине. К тому же одно за другим появлялись произведения, сердцевина которых неопровержимо свидетельствовала: автор не поддается сиюминутным воззрениям, последовательно утверждает свою концепцию миропонимания.

На целой планете. Назвал ее А.Тесленко весьма поэтически - Инкана.

Все это вмиг вспомнилось на усеянном окурками перроне, к которому не прибывали и не прибывали поезда. И сразу вспыхнуло в памяти, как мнимые друзья, а тем паче не мнимые недруги протестовали, чтобы собираться за "круглым столом"... на Инкане.

Случилось так, что журнал "Киев" решил убедиться, как его почитатели относятся к новейшей фантастике, выяснить, стоит ли предоставлять дефицитные (уже отмеченные перестройкой) страницы для, так сказать, "обывательского чтива".

Как ведущий я прибегнул к неожиданному (думаю, удачному, но выяснилось, для многих неприемлемому) приему: "Представим, что мы собрались за "круглым столом" на порожденной фантазией Александра Тесленко Инкане..." Претенденты на лавры творцов вообще и конкретно - планет недовольно зашумели. На лицах застыли каменные обиженные маски.

Пришлось назвать параметры: "Инкана - искусственная планета 142-го звездного метакаскада в астероидном поясе Солнечной системы. Удаленность от светила - 475 миллионов километров, климат наилучший. Вокруг - пышная зелень, невдалеке стоят звездолеты". Все приумолкли. Никто не смог сразу очертить точные координаты своей планеты. Зашуршали спичками, зашаркали подошвами - словно на вокзале.

В.Кашин, автор многих детективных романов, успокоил присутствующих: "Трудно это представить. Хотя стол, за которым мы собрались для разговора о путях и перепутьях современной фантастики, действительно "круглый", целиком, как говорится, материальный, похожий на привычные наши столы".

Действительно, они были привычными, родными, земными: на разговор о фантастике собрались задолго до чернобыльской трагедии, а публикация появилась уже после того, как вспыхнула "Звезда Полынь" ("Киев". - 1986. - № 7).

Вневременнопространственный вездесущий адский отблеск лег на все как добрые, так и злые сердца. Радиация не достигла разве что Инканы. Но ее творец оказался в центре сатанинской беспощадной зоны.

Официальный циркуль очертил тридцатикилометровый круг. Туда, к четвертому реактору, где скрестились (и перекрестились!) нынешние параллели и меридианы мгновенно уменьшившейся планеты, без колебаний бросился поэт от рождения, мечтатель, многими уважаемый прозаик, врач по профессии - Александр Тесленко.

Он стал одним из первых "ликвидаторов", "сталкеров". Без респиратора, спасительной резины или брони - вперед и вперед. Почему, зачем? Никогда не забудется скупой ответ: "В аду всегда нужнее всего санитары. А я, пока стал кардиологом по-амосовски, прошел их школу". Позднее, после прямых и опосредствованных расспросов, уточнил: "Знал, что в зоне не будет не только новейших аппаратов, но и бинтов, анальгина, чистой воды..."

Мы смотрели друг на друга через колючую проволоку: автор любимого рассказа "Разрешите родиться", помахивая штатской кепкой (стряхивая с нее невидимые радиационные пылинки?), то ли прощался со мной, то ли запрещал сделать еще один шаг - туда, где начиналась потусторонность, властвовала неизвестность, где открылась всеукраинская бездна, воцарилась на века "черная дыра" земной цивилизации.

По зову души окунулся в атомную пучину - через несколько неуловимо быстротечных недель вернулся в притихший Киев. Будто бы и не изменился. Так же мягко улыбался, доброжелательно иронизировал, курил душистые крепкие кубинские сигареты, перечитывал чужие рукописи, которые накопились из-за незапланированного отсутствия, писал рецензии, а в глазах улавливалась такая пустынность, проскальзывала такая внеземная, сатурновская или урановская, вымороженность - до глубин зрачков, до корешков прожилок, что даже страшно становилось. И в то же время, словно магнитом, притягивали всепроникаемость, всепонимание, взвешенные обобщения, дальновидные предвидения.

Они не понравились многим. Особенно тем, кто привык унижать независимый талант ближних, ценить только собственное "я". А.Тесленко никогда не заливался соловушкой перед вершителями творческих судеб, заангажированными воспевателями временности, гибкими интерпретаторами то ли родной истории, то ли беззащитной будущности. Это, конечно, не прощалось, зачастую воистину по-иезуитски использовалось, чтобы бросить хоть какую-нибудь тень на уже известное имя молодого, творчески активного прозаика.

За упомянутым "круглым столом" А.Тесленко четко сформулировал свою позицию: "Фантастика - универсальный жанр. Она способна органически соединить в себе возможности прозы и поэзии, драматургии и юмора, философии и точных наук".

Упоминание поэзии не случайно. Именно с нее начинался литературный путь творца Инканы. Стихи А.Тесленко писал еще в школе, дебютировал приметной лирической подборкой в альманахе "Паруса". И надолго замолк. Работал на заводе, был санитаром, закончил Киевский мединститут (1975). Черновики многих рассказов первого сборника "Разрешите родиться" (1979) перебеливал во время ночных дежурств. Маленькую тихую ординаторскую, где созревали и поэтические строки, изображал неоднократно - как в фантастических, посвященных Инкане, так и в чисто "земных", так называемых реалистических произведениях, которые составили последний прижизненный сборник "Шалата дикая" (1989).

А вот поэтической книжечки, которую составил из самых дорогих, заветных миниатюр, не дождался. Хотя очень и очень много лирических строк напечатано - А.Тесленко щедро включал их в тексты повестей и рассказов, "приписывал" любимым героям и отдельные, думается, лучшие строфы, и уже окончательно отшлифованные стихи.

А.Тесленко год за годом упорно, целенаправленно добивался лаконизма, все требовательнее относился к своему слову. Сам перепечатывал рукописи, выверял каждую букву и запятую. Не поддавался на слащавые конъюнктурные предложения, шаманские уговоры "выдать на-гора" (спекулятивно напоминали о рождении в шахтерском крае), неправедно разительные приговоры нетрадиционным произведениям того или иного автора. Не изменял себе, выстраданной Инкане, потому-то не удостоился хотя бы миниатюрного рабочего кабинетика.

Снимал любительские фильмы, пытался экранизировать собственные - самые кинематографические - повести. Коллеги по перу, выбившиеся в столоначальники, даже не выписали пропуск на студию. Так и не попал в павильоны, где хотел (мог!) основать своеобразный философский вертеп с главными героями - современностью и будущностью.

Не обиделся, не надломился духом. Умел слесарничать, столярничать, "оживлять" старые швейные машинки (и сам шил), разбирался во всех электрических приборах (часто бывал в Ирпеньском доме творчества - чинил утюги, телевизоры, камины, менял предохранители, выключатели), учил венгерский язык, переводил произведения московских фантастов, составлял самые разнообразные сборники.

Одним словом, не избегал черновой работы. Но, мягкий, деликатный, толерантный, все чаще уклонялся от встреч с любителями хитроумных фраз, игроками в новейший политический пинг-понг. Замыкался в себе. Часто ездил к святыне - донецкой земле, с которой навечно соединились родители (известные писатели - Мария Лисовская и Константин Тесленко). Наведывался в Чернигов - надеялся, что там найдут бумагу для издания произведений начинающих фантастов. Имел единомышленников в Москве, Ленинграде, Львове, Ужгороде, Красноярске, Польше, Канаде... Звонил, писал письма, согласовывал даты встреч, как секретарь Комиссии Союза писателей Украины по приключенческой и научно-фантастической литературе добросовестно вел протоколы сборов, заседаний, дискуссий. И в то же время каждый день потихоньку находил минутку, чтобы зафиксировать свое - то, что хотелось сказать людям.

Уже вышли сборники "Угол параллельности"(1982), "Коррида" (1983), "Искривленное пространство" (1985). Однако улавливалось, что автор все еще преодолевает глубинное внутреннее смятение, ищет более надежные опоры для концепции всеохватывающей космической гармонии, неизбежного торжества интеллекта и высокого благородного духа как на Инкане, так и на Земле.

Описывая так называемых биокиберов - главных героев многих произведений, - А.Тесленко опять и опять акцентировал на извечной борьбе добра и зла, правды и кривды, любви и ненависти. Неизменно, неуступчиво ценил чистоту совести, порядочность, доброту. Именно эти, неприметные, обыкновенные, но особенно дорогие для автора черты человеческого характера воспеты, даже возвеличены в рассказах "Дьондюранг", "Русула", "Сквозь базальт Инканы", повестях "Крокодил не хотел летать", "Модель абсолютно черного тела"... Общечеловеческие ценности, цивилизованное, высокодуховное начало определяют атмосферу лучших произведений, которые в переводе на русский язык составили сборники "Испытание добром" (1984) и "Искривленное пространство" (1988). О возросшем мастерстве прозаика свидетельствует тематически целостная книжка "Каменное яйцо" (1988), которую завершает рассказ "Колесо".

Небольшое по объему, но философски самое сложное произведение привлекло внимание критики раскованностью мышления, неожиданностью аналогий, стремлением заглянуть за грань, в эпицентр апокалипсиса, после которого течет наоборот время. Чувствовалось, что автор уже" попрощался с порывистой молодостью, вышел на новую, высшую творческую орбиту. И, убежден, сам постиг, осознал это. Яркое свидетельство - последние произведения: повести "Пылесос истории", "Анатомо-поэтические композиции", ряд рассказов, а также роман "Как встретиться с Богом?", который, к сожалению, оборвался на полуслове...

То, о чем думалось годами, спрессовалось в глобальном итоговом вопросе: "Кто мы такие на фоне Вечности?" Так четко, бескомпромиссно сформулировал его А.Тесленко после того, как, опаленный "звездой Полынь", вернулся из чернобыльской зоны. В романе исследуются причины вселенской беды, прослеживается - до поражающих, иногда даже натуралистических подробностей - процесс неотвратимого приближения трагедии. Словно рефрен повторяется, варьируется жесткое обобщение: "И вот так одно огромное сумасшествие подвело черту под всеми будничными и уже привычными безумствами".

В последних произведениях зачастую фантастическое изображается как реальное, реальное - как фантастическое. Грань между этими двумя началами стирается, становится неуловимой. Снова и снова звучит извечный "проклятый" вопрос: "Вселенная для человека? Или человек для Вселенной?"

А.Тесленко, как будто ощутив дыхание близкой смерти, выплескивал на страницы то страстные, то мучительные, грустные размышления о судьбе и призвании художника, незащищенности настоящего таланта. И роман (особенно его четвертая, "синтезирующая" повесть, непосредственно посвященная чернобыльской зоне, где встречаются главные герои произведения), и "Пылесос истории", и "Анатомо-поэтические композиции" отмечены автобиографичностью, явственной, до боли искренней исповедальностью, в которой гармонически соединилось то, что всегда отстаивал автор, - Порядочность, Долг, Любовь, Неподкупность, Правда.

Последние произведения писались в Ирпени. Мы подолгу жили в соседних корпусах, часто встречались. Вместе собирали грибы, покупали перед Новым годом елки, а весенним утром, когда сверкнула первая молния, в последний раз вместе стояли на перроне.

Пропью два часа, и московский поезд прибыл. А.Тесленко знал чуть ли не всех гостей. Не искал сердечных, дружеских приветствий, добрых слов - они сами по себе рождались в мягкой, светлой, чуткой душе.

Распогодилось, улеглась послечернобыльская привокзальная пыль, и ничто не предвещало приближение фатального дня.

Творца Инканы не стало, но осталась планета. Планета добра, человечности, порядочности, любви. Планета вечной памяти.